В интервью Deutsche Welle депутат бундестага Илья Зайферт рассказал о разных подходах к теме инвалидности в России и ФРГ, о том, почему стоит брать на работу инвалидов и почему врачи не должны вмешиваться в их жизнь.
В 16 лет в результате несчастного случая оказаться в инвалидном кресле — трагедия, но не повод опустить руки. Немецкий политик Илья Зайферт (Ilja Seifert) пережил травму и нашел себя в новой жизни: закончил университет, получил степень доктора наук, выпустил несколько поэтических сборников и стал депутатом бундестага. В немецком парламенте Илья Зайферт защищает права инвалидов. Интересно, что визитка его состоит из двух листов, и если на первом текст напечатан обычным шрифтом, то на втором — с помощью выпуклой азбуки для слепых. Как видно, он всерьез относится к своим обязанностям.
Deutsche Welle: Господин Зайферт, вы — убежденный противник специальных учреждений для инвалидов. Почему?
Илья Зайферт: В свое время большим прорывом считалась сама мысль о том, что люди с ограниченными возможностями вообще могут учиться и работать. Прошли годы, и мы видим, что инвалиды живут в своем отдельном мире вне общества. Эта специальная среда охватывает почти все области жизни — странно, что еще не возникли отдельные кладбища. К сожалению, то, что в свое время считалось достижением, превратилось в препятствие.
— Что же делать с созданной инфраструктурой для инвалидов?
— Конвенция ООН по правам инвалидов четко определяет: не инвалиды должны приспосабливаться к среде, а среда должна быть такой, чтобы в ней комфортно чувствовал себя любой человек. У нас много спецшкол и специально обученных учителей, но выхода нет — они должны быть объединены с обычными школами. Мы должны учиться жить вместе, а не рядом друг с другом. Толерантность — это только первый шаг. Я мечтаю о том времени, когда люди будут рады, что все мы отличаемся друг от друга. Сейчас мы живем в эпоху, когда различия внушают страх, кажутся опасными. Но то, что в нас интересно — это как раз различия, а не то, что нас объединяет. Я рад, что другие — не такие как я.
— Если человек со школьной скамьи учится с инвалидами, будет ли у него меньше предубеждений против инвалидов, когда он займется набором персонала?
— По крайней мере, вероятность, что это будет именно так, увеличивается. Но нам не нужна жалость, речь идет не о том, чтобы «здоровые» снисходили до инвалидов, а о том, чтобы использовать сильные стороны обеих сторон. У многих инвалидов наблюдаются совершенно исключительные социальные навыки — хотя бы потому, что им приходится каждый день приходить к взаимопониманию со своими помощниками. Конфликты, даже очень серьезные, приходится вовремя разрешать. Если у меня с вами конфликт, а уже через пять минут мне понадобится ваша помощь в туалете, то есть в очень интимной области, то я просто не могу позволить себе поссориться с вами до такой степени, чтобы мы не могли осуществить эту процедуру. В США начинают использовать этот феномен — концерны специально внедряют в рабочие группы инвалидов. Конечно, их продуктивность меньше, чем у иных членов группы, но рабочий климат настолько улучшается, что общая продуктивность возрастает. В результате у работодателя экономическая выгода.
-Вы наблюдаете за происходящим в России. Что происходит там?
— Россия находится на том этапе развития, который Германия уже прошла. Я надеюсь, что благодаря нашему сотрудничеству Россия сможет избежать хотя бы половины тех ошибок, которые сделали мы. Главная проблема у вас — в распространенном убеждении, что инвалидность — это болезнь, и ее надо лечить. Инвалидами занимается министерство здравоохранения, но это не проблема здравоохранения — я должен жить со своей инвалидностью, а не лечить ее. Но в головах это еще не отложилось, я все время слышу: «медицинский персонал», «врачи», «психологи». Никто из так называемых «здоровых» не хочет жить под постоянной опекой врача, и инвалиды тоже не хотят. Если у меня парализованы ноги, то они уже не будут ходить — мне не надо каждый день проверять этот факт. Я просто использую коляску для перемещения. В России же, вместо того, чтобы учиться жить с инвалидностью, пытаются ее искоренить.
— В чем недостаток врачебного ухода?
— Если мне, как инвалиду, каждый день твердят, что врач будет решать, что мне можно, а что нельзя — здоров ли я, могу ли работать, иметь собственное жилье или любить — я и сам начинаю верить, что эти вопросы должен решать врач. Но я могу решать их сам. Врачи становятся посредниками во всех областях жизни, и это посредничество оскорбительно. Мне не нужна жалость, я хочу, чтобы оценивали не меня, а результат моего труда. А если у меня будет насморк, то, конечно, я пойду к врачу.
