— До пяти лет я не разговаривал и не ходил, паралич (ДЦП) был достаточно тяжелый, — рассказывает «Русской Планете» тренер по реализации творческого потенциала, мотивационный спикер, путешественник Максим Поярков из Москвы. — Один китайский врач смог меня «включить» своим лечением: в основание черепа мне вставляли огромные иглы, делали уколы, это было очень болезненно для ребенка, и, возможно, именно этот стресс и дал толчок. Я смог говорить, начал передвигаться — плохо, по стеночке, но начал.
— Почему родители обратились именно к китайской медицине?
— Все, что было им доступно, было перепробовано. Но советская медицина в те времена не помогла.
После китайских специалистов мы продолжали испытывать разные методы дома. К 15–16 годам я стоял на канадских палочках (костылях с подлокотниками. — РП), в лучшем случае на двух тростях, и врачи мне сказали: то, что сейчас есть — состояние фиксированное. Можно проходить реабилитацию дальше, но значительно уже ничего не улучшится. Я сделал ручкой и сказал, что не хочу тратить свою жизнь на попытки, от которых может и не быть толку.
Когда мне было 19 лет, умер мой отец. И это был поворотный момент, потому что до того жизнь была проста и понятна: любой мой поступок поддерживался родителями. Они что-то советовали, но окончательное решение отдавали на откуп мне. Сейчас я, конечно, понимаю, что к некоторым «моим» решениям меня грамотно подводили. Но было полное ощущение, что это все на основе моих желаний.
И тем, что у меня есть сейчас, я обязан этой свободе. Например, я бросил юридический факультет, как раз после смерти отца. Юриспруденция ведь скучная и дотошная, а я был подвижным, легко переключаемым, мне это было неинтересно. А тут желание еще и подкрепилось необходимостью: нужно было как-то зарабатывать деньги.
— Вы остались единственным кормильцем?
— Старшая сестра помогала, как могла, но этого было недостаточно. Я перепробовал разные профессии, был продавцом-консультантом на выставках-продажах товаров и устраивался на госслужбу, но все это мне не нравилось.
— На двух костылях работали в продажах?!
— Ну, было некомфортно. К тому же я интроверт, и для коммуникации требовались дополнительные усилия. А что делать?
В какой-то момент я вырулил в фондовый рынок, но там оказалось все непросто. Заново начал изучать математику, с которой в школе были нелады. Потом пытался влиться в стартапы, очень много времени потратил на всякие встречи и переговоры: «Давайте захватим мир к субботе», — но к субботе не получалось и к следующему четвергу тоже. А после всего этого пришел к тренингам. Сначала ходил на тренинги к другим, потом стал вести их сам. Вернулся к учебе, окончил заочное отделение института по специальности «социология» и прошел переподготовку по психологии.
Вот говорят: хочешь в чем-то разобраться — начни учить этому других. Я долго искал, где же мое место в жизни, а потом погрузился в тренинги по реализации творческого потенциала, поиску призвания.
— Вы как-то используете в них свою историю о преодолении физического состояния?
— Вообще не использую. И об этом практически не спрашивают. Не забывайте, мое физическое состояние для меня — данность. У меня был опыт преодоления других вещей: потери близких, трудностей взаимоотношений с противоположным полом, проблем, как жить и чем зарабатывать. Иногда да, человеку нужно дать мотивацию, если он говорит: «Меня девушки не любят, потому что я плохо выгляжу». Тогда мой пример работает: вот я, вот моя жена — вопросы есть? Вопросов нет.
— То есть для вас физический недостаток был не главным, что предстояло преодолеть?
— Безусловно. Когда мы видим человека, то воспринимаем его через себя: «А как бы я жил в такой ситуации? Что бы я делал?» Человек с инвалидностью может вызывать жалость или затруднения, как с ним взаимодействовать. Да так же, как со всеми. Мне непонятно, что это за вечные танцы с инвалидностью. Вот если человек потерял волосы, мы же не говорим: «Молодец! Ты вышел без кепки на солнышко, ты красавчик!»
Моя задача — показать, что да, есть люди с физическими проблемами, но есть и другие люди, которые проходят через разное преодоление. Просто мы не видим этого за их обычной внешностью. И главное — это не то, какие у них сложности, а то, как они преодолевают свои внутренние ограничения. Как живет человек с агорафобией (боязнью общественных мест и скопления людей. — РП)? Для него подвиг — просто выйти из дома. Но мы этого не видим и оцениваем просто по внешним характеристикам, у кого жизнь сложнее.
При этом я показываю, что чем больше у нас внутренних ограничений и чем больше мы прикладываем усилий для их преодоления, тем больше опыта мы накапливаем для совершения важных вещей. Возьмем аналогию с компьютерными играми: в начале игры варвары сильнее, чем маги, которые ничего не умеют. Но когда маги накапливают опыт, они становятся самой жизнеспособной боевой единицей в армии.
— Потеря волос и выход без кепки — это все-таки вариант нормы в восприятии окружающих.
— А что такое норма? В разных обществах она разная. В России сейчас не 1980-е годы, когда инвалиды не выходили из дома.
При этом да, самоощущение людей внутри социальной сферы не сильно отличается от того, что было 10–20 лет назад. В детстве я старался не общаться с ребятами с физическими недостатками. Мне было некомфортно из-за их постоянного состояния страдания, обиды на жизнь, агрессивности, обвинениях других в своих бедах, вот этого: «Мне кто-то что-то должен». Мне хотелось веселья. С тех пор так сложилось, что я дистанцировался от сообщества людей с инвалидностью. И сейчас — вот прихожу я на тематическое мероприятие и вижу огромный баннер с буквами на черном фоне: «Как не умереть в России». Как в таких условиях можно над собой работать?
— Эта обида на жизнь у детей идет от их родителей, которым было трудно (и сейчас трудно) жить. Видимо, ваши родители учили вас как-то по-другому воспринимать свою внешность.
— Они давали мне понять, что человек может все. И что мое состояние в данный момент еще ни о чем не говорит. Мой отец — я из семьи потомственных военных — смог восстановиться после травмы позвоночника. Все можно исправить, главное — стремление, мотивация на это повлиять.
— Как вы отбросили свои канадские палочки? (Сейчас Максим ходит либо с одной тростью, либо совсем без нее. — РП)
— Уже в сознательном возрасте уехал в Индию изучать китайскую нетрадиционную медицину. Я пришел к ощущению, что при церебральном параличе проблемы зачастую в голове, а не в теле. Да, есть некорректная работа мышц, но современные открытия показывают, что в некоторых случаях нет ничего невозможного, если захотеть. Я много интересовался разными практиками в этом направлении: йогой, даже гипнозом. Был прогресс, но потом встал вопрос: хочу ли я тратить все время на дальнейшее восстановление, теряя возможность жить за пределами этого, общаться, путешествовать? Это трудный выбор, и я выбрал полную жизнь.
https://rusplt.ru/
