Отношение к людям с особыми потребностями тоже особое. Страшно случайно обидеть, сказать что-то не то. Они это чувствуют, кто-то игнорирует, кто-то обижается.
Владимир не инвалид. Он массажист. Он плохо видит, точнее — почти не видит вообще. Но ему это не мешает. Скорее — помогает.
— А что значит «не вижу»?
Я сижу в двух метрах от Владимира. Он только отпустил очередного, размятого им клиента. Между нами — метра два.
— Я вижу вас. У вас полосатая рубашка, одна рука возле лица. Зачем она там — я не вижу. У меня за спиной картина. Я знаю, что там — цветы. Но в целом это для меня размытое пятно.
Владимир сидит на кушетке, как раз между мной и картиной — двумя разными пятнами. Он не беспомощный. В этом помещении он определенно самый оправданный представитель.
— Почему вообще массаж?
— Это долгая история. Я всегда хотел заниматься чем-то, что помогает людям. И занимался. Я торговал кормом для животных, делая упор не на деньги, а на то, чтобы это было полезно. Часто выходил по нулям. Потом компьютерная техника, принцип тот же. В 1995-м закрылась программа курсов для слабовидящих массажистов. Я очень хотел на них попасть.
— Не успел?
— Не успел.
Владимир в очках. Глаза постоянно рассеянно бегают, даже не пытаясь сфокусироваться на чем-то, зато руки лежат на коленях ровно и уверенно. Худые, жилистые.
— В 2012-м программа опять открылась, я в нее попал. Закончил специальные курсы, получил сертификат. Сначала работал в санатории. В день делал по 20 сеансов массажа. Деньги были смешные, зато я нарабатывал опыт. Утром массируешь двухлетнего ребенка, потом колясочника, потом дедушку восьмидесяти лет. Так получилось, что я прикоснулся ко всем социальным, гендерным и возрастным группам.
Проблемы со зрением были с рождения. Потом пошло обострение: перестал видеть левый глаз. Ведущий. Сейчас — череда процедур, попытка сохранить то, что есть. Но работе не мешает.
— А почему вообще такой акцент на зрение? Специальные курсы массажистов, все дела. Массаж — это ведь тактильная штука. Глаза не сильно нужны.
— Для массажа не нужны. Есть нюанс. Для профессионального массажа у человека должно быть медицинское образование. Хотя бы как у медсестры. В частности — человек должен уметь делать те же банальные уколы. Разумеется, я знаю, как делать уколы, но я сам никогда в жизни за это не возьмусь.
— ?
— Ну представьте: я не вижу ампулу, из которой ввожу лекарство пациенту. То есть, условно, кто-то случайно швырнул что-то не то в корзинку с витаминами, а я не увидел и вколол. Слишком большой риск. Поэтому и были специальные курсы, в которых этот сегмент для слабовидящих был просто исключен.
— А для массажа зрение не помеха?
— Скорее, преимущество. Так получилось, что бог отнял у нас возможность видеть. Зато компенсировал умением чувствовать. Слепой массажист это не инвалид. Это человек, у которого обостренные тактильные чувства.
90% клиентуры — сарафанное радио. Приходят друзья друзей. Те, которым посоветовали. Плюс постоянные клиенты. Коммерческой рекламы — минимум. Но нехватки клиентов нет.
— Мы сейчас с вами договорим, и у меня начнется марафон. С половины третьего до восьми — один за другим. Практически без перерывов.
— Неудобный, неприятный вопрос, но не могу не спросить. Скажите, а нет какой-то спекуляции? Мол, это слепой, несчастный. Сходите к нему из жалости.
— Нет. Возможно, у кого-то появляются такие мысли, но они сразу пропадают. Мы действительно гораздо больше чувствуем и видим руками. Это не красивая метафора, это факт. Я запоминаю людей по телу. Ко мне приходит человек, говорит: «Здравствуйте. Вы меня помните?» Я отвечаю: «Не знаю, сейчас посмотрим». Он ложится, я прикасаюсь к нему и говорю: «А, да. Игорь, 48 лет, Резекне. Двое детей, собака». Плюс, я могу добавить: я не сильно верю во всю эту энергетику и прочее, но факт остается фактом: ты кладешь человека, просто проводишь над ним рукой и показываешь, чувствуешь точки, которые являются проблемными. Я не знаю, как это работает, но это работает.
— И так со всеми?
— Не со всеми, конечно. Всех не упомнишь. Некоторые приходят на один раз, кто-то на 4-5. Но запоминаю многих.
— А сколько их было за все время?
— Тысяч пятнадцать.
— Серьезно?
— Примерно. Не считал.
Сейчас у Владимира свой салон. Поток клиентов внушительный. Интервью пришлось согласовывать за неделю, чтобы попасть в свободное окно.
— Кто ваши клиенты? Как они узнают о вас и откуда приходят? Реклама?
— Реклама — процентов 10-15. Это если мы говорим именно о медицинской клиентуре. На спа приходят в основном по подарочным картам. Медицинский массаж — однозначно сарафанное радио. Лучше рекламы, чем кто-то поделился моими контактами, я пока не знаю.
Работу в салоне массажист называет рутинной. Одно и то же. Приходят люди, у которых сидячая работа, зажатая спина. Модель решения одинакова: 5-6 сеансов — и все пройдет.
— А как развлекаетесь?
— У меня есть вторники и четверги, где я провожу сеансы массажа в центре Poga. Это детский реабилитационный центр.
— Для души?
— Скажем так: опыт, благотворительность и немножко денег. Жить всем хочется. Причем жить хочется хорошо.
— Получается?
— Жить?
— Хорошо жить.
— Для того, чтобы прямо хорошо жить, надо определиться — что это такое. Я могу сейчас позволить себе выходные провести неплохо с семьей. Но я не могу, например, уехать на две недели с семьей на курорт и прожить так, как бы мне хотелось. Но я не жалуюсь.
Владимир считает, что среднего класса в Латвии не существует. Есть бедные и богатые. Просто бедные делятся на более бедных и менее бедных. Себя относит ко второй категории бедных. Но уезжать не собирается.
— Скажем так: это государство еще не настолько допекло, чтобы плюнуть, бросить все и уехать. У меня, в конце концов, ребенок здесь, семья. Тут экология, воздух.
— Но мысли были? С вашей профессией, опытом…
— Мысли были. Но я понимаю, что я останусь при тех самых деньгах по большому счету. Потому что если я уезжаю за границу, то мне нужно продолжать лечение там или ездить сюда четыре раза в месяц. По финансам все получится то на то. Поэтому, пока не допекло, буду тут.
Владимира раздражает все то же самое, что и всех остальных предпринимателей. Несмотря на проблемы со зрением, он в полной мере видит все те подводные камни, которые государство подсовывает под киль малого бизнеса. Пока держится. Платит налоги, пытается заработать и прокормить семью. Продолжает любить свою страну.
— У вас есть ребенок. Вы хотите, чтобы он вырос и жил здесь?
— Я думаю, что мой сын скорее всего восемнадцатилетним пацаном станет жителем планеты Земля. Будет жить здесь, а работать в Норвегии, Англии, Испании — неважно где.
— Но вы бы хотели, чтобы он остался здесь?
— Я вижу, что, к сожалению, ничего хорошего здесь не будет. Другой вопрос — что будет с Россией и Европой через эти 15 лет. Под кем мы будем. Сами по себе мы точно не останемся.
Интервью закончилось. Я благодарю и собираюсь уходить. Владимир задумывается, смотрит на часы.
— У тебя есть еще двадцать минут?
— Ну, если надо, то есть.
— Надо.
Расстилает простынь, просит снять майку, укладывает меня на кушетку. Начинает свое собственное интервью. Спрашивает о моей жизни, попутно ища руками мои болевые точки на спине. Что характерно — находит. Я получаю новый опыт владения ровной речью во время пыток. Получается так себе.
— Больно?
— Очень.
— Ничего, потом будет хорошо.
«Экзекуция» заканчивается. С кушетки я встаю действительно новым человеком. Вечно больная спина удивленно разгибается и говорит спасибо.
— Скажите, у меня такое правило: я перед публикацией отдаю интервью на вычитку спикеру. Стесняюсь спросить: а с вами как? Вы же…
— Слепой, да. Не волнуйтесь. Пришлите на почту. Мне прочитают.
