Наше общество активно меняется, в том числе и в своем отношении к сексу. Неужели главной идеей сексуального контакта окончательно станет не зачатие, а удовольствие? И способно ли развитие репродуктивной медицины помочь снять социальные стигмы? Как будет выглядеть секс обозримого будущего и какими будут интимные отношения уже через несколько лет, разбирается секс-колумнист «Сноба» Ольга Нечаева.
Виртуальная реальность, секс-роботы и игрушки с дистанционным управлением. Секс сегодня становится все менее «органическим»: мы видоизменяем и подрихтовываем тела, чаще пользуемся стимуляторами и игрушками, больше защищаемся от естественных проблем, организовываем себе некий идеальный опыт. Индустрия секс-тека объемом 33,6 миллиарда долларов растет и развивается. Однако технологические инновации — лишь один из факторов эволюции формата секса и его места в нашей жизни.
Будущее секса также зависит от того, как будет меняться наша культура и отношение к нему, как будут меняться наши идеи, смыслы и ценности. В западном обществе секс достаточно долго жил под давлением христианской морали, которая объявляла главной целью зачатие. Только такой секс был приемлем и этичен, а прелюбодеяние, гомосексуальный секс, мастурбация, да и просто мысленное вожделение были грехом: «…всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем. Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну огненную» (Мф. 5:27).
Впрочем, христианство не было родоначальником этой идеи. Эти постулаты были сформированы из идей стоицизма, который рассматривал самоконтроль и регуляцию собственных желаний и порывов как путь к внутреннему миру. Гай Мусоний Руф, один из философов стоицизма, в своей работе On Sex Indulgence (англ. «О потворствовании сексу») пишет о том, что человеку необходимо удерживать себя от лишнего секса, так как секс морален только с целью продолжения рода. Ранние христианские теологи переняли эту этику, и ко времени жизни святого Августина секс для размножения стал единственным допустимым сексом.
Гомофобы, которые делят секс на «естественный» и «неестественный», до сих пор используют идею возможности зачатия как аргумент в споре. Однако с появлением широко доступной контрацепции такая логика потеряла какой-либо смысл.
Получается, что, даже когда мы исключаем размножение как единственную цель секса, мы все равно подсознательно ищем у него какую-то цель.
Человек относится к одним из многих видов живых существ, в котором эволюционно развилась «продленная женская сексуальность», которая присутствует также у многих приматов, парных птиц и некоторых других видов, — а именно способность и открытость самки к сексу вне периода овуляции. Более того, оргазм приводит к выбросу в кровь окситоцина, гормона привязанности. Это означает, что эволюционно секс существует не только для размножения, но и для поддержания пары, близости. В своей статье «Зачем нужен секс» исследователь Университета Чикаго Дэвид Гальперин ссылается на силлогизм Аристотеля, который я перефразирую примерно так: если смысл нашего эротического желания больше про чувство любви, чем про половой акт, то получается, что конечной целью является любовь, а не секс, и тогда не любовь — путь к сексу, а секс — путь к любви. Природа позаботилась о том, чтобы мы могли и хотели заниматься сексом не только три дня в месяц, сделав этот процесс инструментом создания близости в том числе.
Размножение и удержание пары вместе — вот те «естественные» цели секса, которые обозначаются в современной культуре.
Но мир меняется очень быстро. Женщины все реже готовы рисковать финансовой независимостью, все активнее обеспечивают себе самостоятельное существование, все позже готовы выходить замуж и рожать. Деторождение остается пока основным фактором, препятствующим равноправию. Одновременно с этим развиваются технологии, позволяющие победить ограничения природы: только в США каждый год более 1 миллиона детей рождаются в результате искусственного оплодотворения, и эта цифра явно будет расти. Развитие индустрии генетического секвенирования делает все более доступной возможность организовывать себе «дизайнерских детей» — технология PGD (англ. «преимплантационная генетическая диагностика») позволяет проводить генетический тест на пятидневных эмбрионах и выбирать из сотни оплодотворенных самых генетически здоровых. Об этичности таких практик ведутся ожесточенные споры, однако мне видится, что людей, в чьих интересах сделать «генетический отбор» доступной возможностью, существенно больше, чем апологетов мысли «как боженька даст». Рано или поздно мы к этому придем в массовом масштабе. В конце концов, делать тесты на генетику до зачатия уже становится разумным поступком порядочного человека, да и партнера мы себе выбираем, задумываясь о наследственности.
Зачатие и вынашивание больше не значат «принести в подоле», теперь это все чаще планируемое и контролируемое решение, что продолжает влиять на концепцию брака и моногамии.
Насаждаемая брачная моногамия, продукт аграрного общества, которое мы переросли уже пару сотен лет назад, базировалась на необходимости подтвержденного отцовства. Если определение отцовства становится прозрачным процессом, то вопросы о том, кто, с кем и зачем может заниматься сексом, так же пропадают. Так же снижается необходимость сохранять брак ради пропитания потомства, терпеть сложные отношения, «поддерживать секс» всевозможными ухищрениями там, где, возможно, естественным образом его уже нет.
У меня вполне получается увидеть индивидуалистическое общество будущего, в котором зачатие и вынашивание передано технологиям, детей заводят для радости, и те, кому растить их и быть с ними — в радость, могут быть просто «папой» и «мамой» этого ребенка без сопутствующих брачных уз, секса и яичниц по утрам. Тем более продолжительность жизни постоянно растет, а с ней растет кривая разводов. Разве можно себе представить одного сексуального партнера на протяжении, например, 120 лет?
Если дети рождаются в пробирках и секс перестает быть заключенным в жесткие рамки моногамного брака, что поменяется в мире? Снимет ли это страхи и тревоги насчет нашей сексуальности, например? Если гомосексуальность перестает угрожать одиночеством и тревогой за то, что у твоих родителей «никогда не будет внуков», будет ли меньше давления и стигмы вокруг сексуальных экспериментов и ориентации? Если разделение гомо и гетеро родилось из парадигмы «секс для зачатия», то не уйдет ли оно в прошлое, вместе с общественным мандатом о том, с кем и каким сексом правильно заниматься?
И если общество перестанет лезть в постель и указывать нам, возможно, и тема сексуальной идентичности перестанет быть горячей. Мы перестанем определять себя одной из 46 сексуальных ориентаций, как не определяем себя через предпочтение копченой колбасы вместо пирожных.
Может быть, в будущем секс будет не для чего, а для кого. Для нас. Секс ради удовольствия, исследования, сенсорного и чувственного переживания.
Секс ради секса.
https://snob.ru/
