«Давайте не будем нагружать НКО виной за решения властей». Учредитель фонда «Дом с маяком» Лида Мониава — о том, бывает ли благотворительность вне политики.
Десять лет назад в России началось бурное развитие НКО. Этот этап не отрефлексирован, не проанализирован и не описан. Я попробую со своей субъективной точки зрения это сделать. Десять лет назад — как я это помню — НКО мало занимались системной помощью. Были исключения (Центр лечебной педагогики и другие), но в целом это была адресная помощь для очевидных групп нуждающихся: больных русских детей, которых можно вылечить, или сирот, которым можно подарить подарок на праздник.
За эти десять лет НКО стали очень профессиональными организациями. Во многих областях жизни они берут на себя системные задачи, которые по каким-то причинам не берет или недостаточно берет на себя государство. НКО начали заниматься не только популярными вопросами (больные дети, сироты), но и сложными задачами (защита прав и реабилитация заключенных, бездомных, помощь неизлечимо больным и так далее).
Чем больше мы делали, тем больше задавались вопросом — почему же государство нам не помогает? Мы требовали и просили у государства поддержки в наших делах. И получали ее — президентские и прочие гранты, сотрудничество с органами власти в решении текущих вопросов. Лидеры НКО вступали в различные общественные советы при органах власти, принимали участие в законотворческой деятельности. Эта работа была очень продуктивной и помогала сделать изменения в конкретной области более системными, долговечными — «на государственном уровне». Такое взаимодействие НКО и органов власти было по-настоящему мощным инструментом изменений в России.
У этого сотрудничества НКО и власти были не только очевидные плюсы, но и неожиданные минусы. За последние благополучные десять лет НКО стали очень зависимы от власти — как финансово, так и в своей ежедневной деятельности (доступ в закрытые учреждения, доступ к данным, возможность редактировать законы и так далее). Сейчас мы оказались в ситуации, когда некоммерческие организации, если они получают государственное финансирование и зависят от сотрудничества с органами власти для реализации своих уставных целей, потеряли свободу. Мы боимся сказать лишнее слово, потому что боимся — небеспочвенно, — что за это нас лишат государственной поддержки и пострадают наши подопечные.
Мне понравилась мысль из интервью Екатерины Гордеевой с Людмилой Петрановской. Ничего своего придумать не могу, поэтому перескажу этот разговор. Катя Гордеева спрашивает: лидеры некоммерческих организаций оказались перед выбором: молчать о происходящем, наступая на горло своей совести, лишь бы сохранить государственную поддержку, — или говорить, что думают, чтобы не поступаться своей совестью. Но тогда они потеряют государственную поддержку, и пострадают от этого их подопечные из незащищенных групп — больные, бездомные. Что выбрать?
Людмила Петрановская ответила, что руководители НКО в данном случае оказались в заложниках у власти. Никто не вправе судить, правильно заложники себя повели или неправильно. Но важно понимать, что ответственность за судьбу незащищенных групп и за все последствия в данном случае лежит на власти, а не на руководителях НКО. Например, руководитель фонда высказался против — его подопечные остались без грантов и господдержки и страдают. В их страданиях виноват не руководитель НКО, а органы власти, которые оставили этих людей без поддержки.
На руководителях НКО и так лежит очень большая ответственность. Давайте хотя бы не будем нагружать их виной за решения властей. Иначе получается, что девушка сама виновата, что ее изнасиловали, потому что шла в короткой юбке. Нет. Девушка не виновата. Виноват только тот, кто изнасиловал.
В такое время, как сейчас, по-моему, единственное, в чем можно найти какой-то смысл, — это помощь другим. Я думаю, что сейчас некоммерческий сектор должен перестроиться. У нас будет меньше пожертвований, меньше денег. Но больше людей будут готовы помогать своим временем, своими знаниями. Мы можем очень много услуг сейчас попытаться перестроить с оплачиваемых на волонтерские.
Например, мы в Детском хосписе были вынуждены отказать 220 семьям в материальной помощи на оплату услуг наемных нянь или сиделок для больных детей. Но мы начали работу по поиску волонтеров, которые могли бы помогать родителям сидеть с детьми. Те волонтеры, что уже начали выходить на эту неоплачиваемую вакансию в хосписе, после шести часов довольно тяжелого труда с лежачим ребенком (искупать, пересадить, сменить подгузник) говорят: спасибо за возможность сделать что-то правда полезное! Я верю, что ближайшие десять лет для НКО в России станут временем развития волонтерского движения — как возможности делать полезное. Правда, вне политики и вне денег.
Тут есть понятная логическая цепочка. Война, помимо гуманитарной катастрофы, смертей, инвалидизации огромного количества людей, привела к санкциям со стороны зарубежных правительств и компаний. Санкции приведут к экономическому кризису в России. Пока этот кризис мало ощущается на уровне ежедневной жизни простых людей, но с каждым днем это влияние будет усиливаться.
Уже сегодня мы не можем в аптеках купить лекарства. От простых (нурофена в сиропе) до сложных — антидепрессантов, противоэпилептических, внутривенного питания, препаратов для щитовидной железы и прочих лекарств иностранного производства. Они не попали под санкции, но их нет в России из-за совокупности факторов: транспортные компании перестали работать с Россией, привычные логистические цепочки нарушены, самолеты грузы не привезут, транзакции между странами затруднены из-за блокировки SWIFT в России. Когда в Россию придут новые поставки лекарств — неизвестно. Сколько эти лекарства дальше будут стоить — неизвестно, ведь их продают за иностранную валюту, которая значительно подорожала. Мы боимся, что производители иностранного медицинского оборудования — аппаратов ИВЛ, аспираторов, кислородных концентратов и так далее — прекратят поставки в Россию, в том числе прекратят поставки расходных материалов. А значит, весь парк медицинской техники иностранного производства превратится в груду мусора.
НКО отрезаны практически от всех способов коммуникации со своими жертвователями. Раньше мы собирали деньги в социальных сетях — сейчас они почти все заблокированы. Через рассылку — теперь сервис не работает в России. Нам помогали люди из-за границы на евровые и долларовые счета — они заблокированы в банках, попавших под санкции. Также не работают в России международные платежные системы — например, PayPal.
Некоммерческий сектор получал очень большую поддержку от зарубежных компаний в рамках проектов корпоративной социальной ответственности. Та же IKEA предоставляла свою мебель многим проектам российских фондов и нашему хоспису в частности. Сейчас компании ушли с российского рынка или приостановили свою деятельность. И программы помощи остановлены.
Благотворительность и конкретный фонд могут быть «вне политики». Проблема в том, что «вне политики» не могут быть незащищенные группы населения. Люди этого не понимают, к сожалению. Возьмем, например, пациентов со спинальной мышечной атрофией. Еще недавно они просто умирали, а сейчас в мире появилось лекарство от СМА. Стоит оно много миллионов. Выделят ли власти бюджет на покупку этого лекарства — чистая политика. Вот деньги выделили для детей, но не выделили для тех, кому больше восемнадцати. В 17 лет тебя лечат, а в 18 лет отправят на помойку. Это решение о распределении бюджета принимают органы власти. Правитель одного субъекта федерации выделит деньги для лечения пациентов 18+ со СМА в своем регионе, а другой — нет. Если это не политическое решение, то какое?
В одном регионе компенсация за инвалидное кресло стоит одну сумму, а в другом регионе для тех же инвалидов на те же коляски выделяется в два раза меньше. Небо и земля — это распределение бюджетов Москвы и Московской области. Москва платит за паллиативную помощь, за инвалидные кресла, а область экономит настолько, что семьи с паллиативными детьми остаются без помощи. Объективно: при Собянине незащищенные группы получают полноценную паллиативную помощь, при Воробьеве — нет.
Может ли благотворительность быть вне политики? Да, конечно, фонды могут молча сидеть при городской власти, если их первая цель — сохранить себя. А вот подопечные фондов точно не могут быть вне политики, потому что их жизнь непосредственно зависит от решений политиков о распределении бюджета.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.
