Победитель ННД

Николаю Караченцову исполняется 70 лет

Николаю Караченцову исполняется 70 лет27 октября Николаю Караченцову исполняется 70 лет. Это всё, остальное мы про него знаем. Про то, какой это замечательный артист и красивый человек. И про последние его десять лет тоже знаем. Здесь не нужно уже никаких деталей. А поговорить откровенно хочется с одним человеком, супругой Николая Петровича Людмилой Поргиной. Потому что она — это он и есть.

А Николаю Петровичу мы прежде всего желаем здоровья. И спасибо за все.

«Если он не будет моим мужем, я на этой люстре и повешусь»

— Первым делом хотел бы сказать, что вы жена-героиня, что вам нужно памятник поставить. Или для вас это слишком пафосно и вы такие комплименты для себя не принимаете?

Пафосно, конечно. Но сейчас на всех этих передачах к юбилею Коли в залах встают, аплодируют и ему, и мне. Но я себя не считаю героиней, а нормальной русской женщиной, которая выбрала себе супруга по большой любви и посвятила себя мужу. Такой была моя мама. Она ждала отца с войны. Потом пришла похоронка, она продолжала его ждать. Пришла вторая похоронка, приехал его друг, сказал, что он погиб, вот документы… А мама: «Вы труп видели? — спрашивает. — Нет? Я буду ждать». И отец вернулся, он был в концлагере. Так что это в характере моей семьи, наши женщины, видно, очень сильные. Но я никогда не думала, что я сильная, не подозревала.

Коля меня носил на руках, баловал. Ну, живу и живу с прекрасным человеком. Я считаю, что Коля просто редчайший человек, и не потому, что он из дворянской семьи. У него природа такая генетическая — удивительное благородство и чистота души. Когда я его нашла, просто была счастлива, потому что искала именно такого человека, который бы отвечал моим требованиям. У меня папа был такой же человек, красоты невероятной и духовности, силы, мощи, никогда никого не обидел, ни женщины, никого. Вот я и искала такого же. И нашла.

— Что значит «нашли»? Как у вас все началось?

С Колей у меня это третий брак. А впервые я вышла замуж в 17 лет. Его звали Михаил Поляк. Я училась в театральной студии и в 15 лет влюбилась в мальчика, который тоже там занимался. Но ранние браки всегда распадаются, мы расстались. Я просто выросла из него, как из пиджака вырастают. Он был очень талантливый актер, больше характерный, но потом погиб очень рано, сгорел от алкоголя. Потом у меня был второй брак, я вышла уже не за актера, а за каскадера с «Мосфильма». Но дальше, когда я из МХАТа перешла в «Ленком»… Меня сразу ввели в спектакль «Музыка на одиннадцатом этаже». Вот я пришла, села смотреть этот спектакль. Сначала показывается Саша Збруев, а потом… выходит нечто. Помню этот удар сильнейший в сердце, потому что мне стало жарко, я покрылась пятнами. Такого я не видела: лохматый, круглые глаза, челюсть… Он идет, а за ним будто какие-то шары золотые цвета. Такой темперамент, такое излияние доброты!

И зал хохотал все время, смотря на него. И я умерла, поняла, что это конец. Посмотрела на знаменитую огромную люстру «Ленкома» и сказала себе: «Если он не будет моим мужем, я на этой люстре и повешусь». На следующий день репетиция. Так Караченцов со Збруевым надо мной смеялись. Я молодая, волосы распущены, длинные ноги, короткая юбка… Они меня поставили на какой-то постамент: «А теперь читай монолог! Повернись туда, повернись сюда». Я пунцовая, красная, с меня пот градом от какой-то неловкости. Но думаю: «Ничего, ничего я тебе еще отомщу». А они рассматривали ноги, заглядывали под юбку и хохотали…

Я-то замужем была, но понимала, что никого теперь у меня, кроме Коли. Прошло лето, открытие сезона. Пришел Марк Захаров, Олег Янковский, а я все смотрю на своего любимого. Только и думала: «Он, он, он». Ну и впоследствии мы объяснились в своих чувствах, слава тебе Господи. Я ушла от мужа, мы развелись и соединились с Колечкой. Так началась необыкновенно счастливая жизнь.

— 40 лет вы уже с Николаем Петровичем, но эта жизнь разбилась на два этапа — до и после. Если говорить о первой части, где вы вместе, он здоров…

— …Да он просто нос корабля, он крейсер был!

— Эти годы вы вспоминаете сейчас как одно сплошное счастье? Или, может, что-то сознательно стираете в памяти?

— Нет! У нас не было денег, мы жили в долгах. У меня была зарплата 80 рублей, у него — 100. А у нас семья, квартиру нам дал театр. Уже потом, когда Коля стал сниматься, пошли деньги. А пока бедность: одни ботинки у него, одни сапоги у меня. Но мы собирались, пели песни, танцевали. Новые диски, «Битлз», Мирей Матье… Премьеры, «Таганка», Эфрос, Гончаров! Мы так мало спали. Помню, придешь на «Таганку», посмотришь спектакль, а ведь потом всю ночь нельзя заснуть. Собирались у кого-то на квартире, пили вино, болтали, обсуждали. Безденежье, усталость даже вообще не замечали.

Это был поток расцвета театра и одновременно нашей жизни с Колей. Но так все жили, как мы. И все это согревалось нашей любовью. У Коли появлялись роли, боже мой. Тиль! Гриша Горин только и успевал писать. Потом пришла Инна Чурикова, мы подружились. Она пригласила специально нас к себе домой, чтоб познакомиться. Мы полюбили ее так безумно! Такое необъемное счастье!

— Неужели так все романтично было всегда?

— Всегда!

«Моя мама так его и называла — солнышко»

— Но бывает же какой-то кризис, перелом в отношении двух людей, правда?

— Нет, такого у нас не было. У Коли не было папы в семье. То есть папа был, но уже в другой семье. Коля воспитывался в интернате и поэтому привык, когда 30 коек стоят рядами, когда едят макароны по-флотски, а бутерброд с сыром и маслом — это вообще счастье. У него такая потребность общения! Он и в театре так же жил… А уж в доме: вот проснулись все, и должно быть у всех счастье. Он и меня к этому приучил. Я тоже должна проснуться и знать, что сегодня будет счастливый день. И завтра тоже будет счастливый день. Несмотря ни на что. Он же солнечный человек, моя мама так его и называла — солнышко. «Вот приехало наше солнышко!» А он ей: «Красавица моя!» Так же он и просыпался: «Ой, девонька моя любимая, давай быстренько завтракать»… Для него все было в радость.

— А ревность была между вами?

— Потом, когда он стал таким популярным, появился «Старший сын», в Ленкоме — «Тиль». Захаров так и сказал ему: «Вы теперь стали известным актером, Николай». А уж после «Юноны» — это вообще: снесли двери, вытащили все фотографии, конная милиция на спектакле дежурит…

— И как вы ко всему этому относились?

— Нет, ну я вижу, как толпа поклонниц идет за ним. Они поют все песни из «Тиля», потом из «Юноны»… Они жили у нас на 16-м этаже, расписали все стены любовными стихами. Но, понимаете, он не давал никакого повода. «Это поклонницы, — говорил он всегда. — Они видят мой образ, а не меня самого».

Он прекрасно знал, что я его тыл, что его безумно люблю. Он всегда смотрел в мои глаза (как и сейчас смотрит), какое у меня настроение. «Девонька моя любимая, мое солнце». И такого повода не было. Я могла его ревновать к гениальности Инны Чуриковой, это да. Когда они в «Тиле» играли с ней сцену любви, я же понимала, что он мне так же говорит, так же на меня смотрит. Я ему: «Коля, когда играешь с Инной, ты о ком думаешь?» — «А тебе, конечно, моя девонька».

— А с Еленой Шаниной в «Юноне»?

— Да, и с Шаниной. Но он всегда говорил, что думает только обо мне. Я понимала это. Когда я заболевала (а я редко болею), он мне всегда говорил: «Я умоляю тебя, вернись скорей в спектакль». — «Ну что я тебе, я же там Казанской Божьей матерью стою». — «Ты даже не представляешь, — говорил мне он. — Ты стоишь за моей спиной, я тебя чувствую». На гастролях во Франции я рванула ногу, адская боль совершенно. Приехала «скорая помощь» и тут же хотела меня отвезти в больницу. А Коля сказал: «Я не буду играть спектакль». Пьер Карден недоумевал: «Как? Мирей Матье в зале, Робер Оссейн. Ты будешь играть для театрального Парижа». А Коля ни в какую. «Ну ты хотя бы два часа продержишься?» — спрашивает он. Мне обкололи всю ногу, положили на матрас и возили по всему периметру за сценой, чтобы он меня хоть краем глаза видел. Только тогда он согласился играть спектакль. А после схватил в охапку и скорее уже в больницу.

— А Николай Петрович вас ревновал?

— Нет, ну а к кому? Когда с ним случилась эта беда… У меня и у него масса друзей, с которыми я могла бы посоветоваться… И вдруг я поняла, что я одна, что никто такой человеческой и духовной силы не имеет, никто мне не даст такой совет, как Коля. Я поняла, что в безвоздушном пространстве без него. Даже сейчас, когда он физически немощен, я могу подойти к нему и спросить. И он мне ответит так, как мыслит. Тогда и сейчас. То есть я всегда знаю, что рядом со мной человек, который так же чувствует это время, и я получу точный ответ.

«Первое слово сына было «пап», а не «мама»

— Два артиста в одной семье — это непросто. Обычно мужчины вашей профессии говорят: «Нет, с актрисой — никогда больше!» И счастливо женятся каким-нибудь третьим браком на домохозяйках. Ну а вы? По темпераменту, кажется, подходите.

— Он мне говорил: «Лучше бы ты и курила, и пила, и поменьше энергии было».

— Да, энергии у вас — это что-то!

— Ну а как же! Вот я ему кричу: «Коля, мы начинаем ремонт». — «Ой, девонька, не надо, прошу тебя». Потом я ему: «Коленька, через два дня мы едем туда-то». — «Зачем?» — «Надо». «Из тебя все время бьет фонтан», — говорил он мне всегда. Все-таки он спал четыре часа в сутки. Запись на телевидении, съемки, концерты, спектакли. А когда приходил домой, раздевался до трусов, садился и тихо так мяукал. Мы с ним ужинали, разговаривали, и так до двух часов ночи. Потом я уходила спать, а он начинал читать сценарий или прослушивать песни, которые должен записать, и только в четыре он ложился. Если ему нравилась песня, он мне ее заводил. Будил, а если я засыпала — вставлял спички в глаза. Это еще та была жизнь.

— И вы это нормально принимали?

— А как же! Или я просыпаюсь: «Где я?» И вдруг понимаю, что он спит здесь, а на мне лежат его сценарии. Он как читал мне их, так переложил на меня и заснул рядом. А когда родился сын, он, как умный человек, сразу поставил меня в рамки.

— Что значит в «рамки»?

— Ну я ведь тоже была симпатичная, красивая, талантливая, мне стали предлагать сниматься. И я стала уезжать на съемки. Уезжаю туда, уезжаю сюда — а это ему не нравится, он приходит домой, а девоньки нет. Кто его поцелует, погладит… У него началась бессонница, он стал нервным очень. И моя мама позвонила, сказала: «Люда, кончай ты эти съемки, приезжай. Он не спит, я не сплю, у нас скоро будет инфаркт». И я вернулась в дом. Стала готовить, убираться, из-за этого часто в театр опаздывала. И Коля опаздывал. А Марк Захаров сказал мне: «Суперстар может опаздывать, а вы хоть на троллейбусе, хоть на автобусе должны прийти вовремя!» Я выхожу из театра и говорю: «Значит так, Коль, ты покупаешь мне машину, и я с тобой больше не еду вместе». И когда заканчивался спектакль, я сразу уезжала домой, готовила, а потом Коля приходил, а на столе уже все накрыто. А если у меня был тоже спектакль и меня еще не было на месте, то он ездил вокруг дома и смотрел, когда зажжется свет.

— И вы ради Николая Петровича перестали сниматься? Он вас построил?

— Он сказал: «Давай будем выбирать. Сколько актрис в театре замужем?». Я говорю: «Очень мало». «У кого есть дети?» — продолжал он. «Да мало у кого». И Коля мне: «У тебя есть я. У тебя есть любовь. У тебя есть сын. У тебя есть дом. У тебя есть театр. У тебя есть твои старики, которых ты должна держать. Давай на этом остановимся. Я должен всегда знать, что, откуда бы я ни прилетел, ты дома». Так и произошло. Летит он из Америки, я уже сижу ночью, пельмени ему кручу. Летит из Австралии, звонит мне: «Девонька, сейчас пересадка у меня, через 15 часов я в Москве». «Что тебе приготовить?» — спрашиваю я. Конечно, мне очень грустно было, мне так понравилось сниматься в кино. А мне говорили: «Он поедет на съемку, у него там будет роман, а ты сидишь как курица на яйцах». Могло быть и так, но не с ним. Он просто другой человек совершенно. Он, я думаю, влюбляется только раз и навсегда. И он очень ответственный за семью.

Когда у нас родился сын а я заболела, он остановил съемки и весь месяц кормил его, пеленать ходил учиться, пел ему песни. И первое слово сына было «папа», а не «мама». У меня была температура 40, так он меня переворачивал, массировал спину, сцеживал мне молоко, делал уколы. И он меня выходил. А когда сына срочно отвезли в больницу по «скорой» с аппендицитом, он тут же уехал с концерта, который проходил во Дворце съездов, все бросил и как был в смокинге приехал, надел халат и идет в операционную. Медсестра ему: «Куда вы?» «Отойдите, это мой сын», — сказал он. И стоял у операционного стола, когда Андрюшу резали, кишки промывали. А потом вышел: «Какой у нас хороший сыночек, у него такие розовые кишочки».

«Он стал меня слышать, понимать. Он вернулся»

— И в ту роковую ночь он гнал машину, чтобы проститься с вашей мамой…

— Конечно. Мама умирала от рака, и я все время была у нее. Так и сказала ей: «Я похороню тебя сама, я закрою тебе глаза и никуда тебя не отдам». И я несла этот свой крест до последнего мига. А Коля жил один с домработницей в квартире. И он мне говорил: «Можно я буду с вами жить?». Но я этого не захотела: «Ты играешь, ты снимаешься, а быть все время в ощущении смерти — это очень тяжело». Я сижу, молюсь, переворачиваю, мою, протираю, смачиваю губы (мама уже не ела ничего). «У мамы остались какие-то минуты, секунды, а у нас с тобой вся жизнь впереди», — так я ему сказала.

А когда мама умерла, я не позвонила ему, это кто-то сообщил из моих родственников. Я бы не стала его будить, это была уже ночь. А он сорвался поехать, попрощаться. Звонит: «Я еду». — «Зачем? — отвечаю. — Лучше завтра». — «Нет, я должен с ней проститься, пока она теплая еще, — Коля был непримирим. — Должен поцеловать в губки, подержать ее ручки». И вот он поехал… По той дороге, которую он не знал. И попал в эту дырку. И оказался с мамой на одном пути. Душа его тоже покинула тело, и целый месяц мы ждали возвращения, боролись с комой. Вернули его на этот свет…

Когда я маму похоронила, в тот же день пришла к Коле в больницу, говорю: покажите мне его. В реанимацию же никого не пускают. У меня было тогда ощущение, что земля из-под ног ушла. Встала на колени перед иконой: «Господи, умоляю тебя, не отбирай его. Не отбирай второго любимого человека в этой жизни, иначе как жить… Дай мне силы все преодолеть».

А моя сестра тоже встала на колени и сказала мне: «Теперь ты нам и мама, и папа». Хотя она меня старше. Просто они меня выбрали лидером… Так вот я пришла к Коле, а в глазах такая боль, отчаяние. На меня посмотрел главный хирург и сказал: «Пропустите ее».

Я бросалась к каждому голому человеку, лежащему там в трубках, и думала: какие безобразные. А мне кто-то: «Да нет, ваш-то в самом конце» — и смотрю, там лежит красавец мой, весь в трубках, голова, как у космонавта, но красивый… Мощное тело… Ну и я ему: «Сейчас маму похороню, ты дурака не валяй, я приду и займусь тобой». Я приходила туда каждый день. Читала ему Псалтырь, стихи, делала прически, маникюр, покупала новые кофты, и наступил момент, когда однажды я ему сказала (а я бесконечно с ним разговаривала): «Ну если ты хоть слышишь, погладь меня, положи мне ручку на плечо, как ты обычно это делал». И тут рука поднимается… и падает. Он стал меня слышать, понимать. Он вернулся.

Вы говорите, что моя жизнь разделена на до и после? Да. Необыкновенное счастье первых 30 лет и невероятная сила борьбы последних десяти. Ну не зря же Коля меня выбрал в этой жизни. Он знал, наверное, что я могу все бросить — театр, даже семью, внуков — и жить три года с ним в больнице. А когда мне говорят, что я пиарюсь, я говорю: ну попробуйте, попробуйте вытащить человека своей молитвой, своей любовью с того света…

«Ты что, устал?» — «Да» — «А жить хочешь? — «Хочу» — «Работай»

— Помню кадры по телевизору: вы заставляете Николая Петровича играть в теннис и так кричите на него. Наверное, только так и можно вызвать человека к жизни, но все равно было немного не по себе.

— Только так и надо — не сюсюкать. Вот наша медсестра разговаривает с ним мягко, а я здесь главный надсмотрщик, все-таки я прожила с Колей жизнь. И когда он не слушается медсестру, тут вхожу я и говорю: в чем дело? Я играю роль, я понимаю, как ему иногда тяжело, но если буду ему говорить «ти-ти-ти», он воспользуется этой минутной слабостью и себя распустит.

Вот я ему: «Ты что, устал?» Он: «Да». — «А жить хочешь?» — «Хочу». — «Работай». Да, мы работать должны, а не лежать на диване, иначе скорая смерть. Работает мозг, работаем руками, мы физически работаем, мы стихи повторяем, какие он раньше знал. Мы вспоминаем его фильмы, его «Юнону» и «Авось», тексты его песен.

После аварии в нем было минус 30 килограммов, мы его просто волоком тащили по коридору, чтобы нога почувствовала шаг. Он научился. Мы начали ходить по лестнице, были просто в восторге. Мы опять научились писать. А ведь после таких травм человек ни говорить, ни ходить, ни мыслить не может. А он смог. Недавно ночью он проснулся. Я испугалась: «Коленька, тебе плохо?» А он мне: «Девонька, было бы, наверно, лучше для тебя, чтобы я умер сразу». — «Зачем ты мне это говоришь?» — «Ты же любишь театр, путешествия». — «Ну ты дурачок, что ли. Зачем мне этот театр без тебя? Путешествия без тебя? Да если бы у тебя не было рук-ног, ты бы все равно был со мной. Для меня ты важен, ты!» А он мне: «Посмотри мне в глаза. Ты любишь меня?» — «Безумно, больше своей жизни». И он: «Я тебя тоже люблю. А потом: будем жить долго». — «Конечно».

— Но, кроме вас, этого никто не понимает.

— Да, я все понимаю, что Коля говорит. Но когда я не понимаю, он мне пишет. Он живет! Да, он лишился своего прекрасного голоса. И мозг у него работает, он же все прекрасно понимает, если такие вопросы мне задает. Но я-то рядом. Приходит Андрюша, сын, внуки, читают ему Михалкова, и Коля тут же подключается. Конечно, он все чувствует, особенно остро ощущает, когда на него косо смотрят: вот, инвалид, мол. Но инвалиды имеют право на жизнь, на поход в театр, в кино. Для него это самое главное.

Как-то мы с внуками, с Колей пошли в кинотеатр смотреть Брэда Питта. Тут девушка из нашего ряда захотела выйти, а Коля сидит нога на ногу, ну привычка такая у него. Она проходит и грубо так: «Снимите ногу». Он снимает, я помогаю ему, и говорю: «Он инвалид». — «Инвалиды должны смотреть кино дома». Она не узнала его, темно же было. Я хотела ее за шиворот схватить, а Коля взял мою руку: «Она еще ничего не прошла в жизни». А когда зажгли свет, я стала поднимать его, палочку дала, она вдруг увидела и так зарыдала: «Я не хотела, простите». Инвалиды — люди, они так же чувствуют, как вы!

Мы с Колей часто в Старый цирк ходим на Цветном бульваре, он любит это честное искусство. А еще к Саше Калягину в театр, у него там специальный лифт для колясочников есть. И вот, когда Коля видит среди зрителей таких инвалидов, он мне тут же: «Смотри, наши в городе!»

— То есть чувство юмора при нем и самоирония!

— Да еще как! Даже матросские шутки в ходу. Как-то мы едем в машине, я проголодалась, говорю: мне бы бананчика сейчас. А он: мне банана не надо, у меня есть свой банан. У нас же в театре принято было всегда анекдоты рассказывать. Ну а уж когда девочек не было, ой, чего там только не звучало. Я как-то услышала, сделала замечание: «Ребята, ну вы же народные артисты». Ну что с них взять, у нас Татьяна Ивановна Пельтцер ух какая матерщинница была!

Конечно, хотелось, чтобы Коля был здоров. Но если это случилось, нечего плакаться о своей несчастной судьбе. Эти испытания надо нести с достоинством, так говорят мне монахини. Да и разве у меня несчастная судьба? Остался жив мой любимый человек. Его любят все. И меня целуют все, говорят: мы вам памятник поставим. Я даже знаю где, отвечаю: у Кремля.

Иногда я Коле говорю: «Ну, вот уже не играешь ты, нету славы, не несут цветы». А он: «Нет, но надо же понять, что жизнь сама по себе прекрасна. Ты подумай: проснуться на этом свете… Я же был Там… Там хорошо. Но это не жизнь».

…Знаете, тогда в больнице я поднимала Колю, всего закутанного кровавыми бинтами, выводила его в коридор, чтобы люди, лежащие там, в коридоре же, после операции, видели, что он встал, что он идет. Так и говорили ему: Петрович, ну пройдись по коридору, пройдись. И Коля шел, а они после этого говорили: и мы пойдем. Человеку важен пример. Вот Коля такой пример и есть.

Но я не хочу, чтобы мы так заканчивали наш разговор. Вот смотрит Коля по телевизору «Собаку на сене», комментирует: «Ой, какого же я там дурака сыграл». И хохочет. Понимаете, он смеется. Над собой. И ничего не может быть лучше.

https://www.mk.ru/

Related posts

Leave a Reply

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.